Теледрочеры!
Новичок, начни здесь!
Жизнеспособность любой культуры предполагает четкость установленных внутри нее различий. Таких различий не может быть много, но те, что есть, должны быть проведены отчетливо и донесены до сознания каждого. В самом простом варианте это может быть различие между своим и чужим, мужским и женским, грязным и чистым. Сегодня же мы все чаще впадаем в неразличимость главного. Вопрос о кино здесь может стать очень показательным примером. Речь пойдет о сериалах. Точнее – мужских сериалах, определяющей чертой которых является демонстрация мужского.
Этот вид тв-продукта предполагает постулированное различие между зрителем-мужчиной с одной стороны и всеми остальными с другой: подростками, детьми, женщинами, пенсионерами. Различие, конечно демонстративно, но главный вопрос состоит в том, есть ли в таком кино и устанавливаемом им различии что-либо помимо этой демонстративности?
Форма и содержание мужского кино
Сама демонстративность уже настораживает – ведь обычно она востребована там, где внутреннее содержание оказалось пустым и ему требуется компенсация на уровне видимости. И если сегодня показная мужественность востребована и находит отклик у современной мужской аудитории, то возникает невольное подозрение во внутреннем и содержательном несоответствии аудитории собственному определению.
Помочь развеять настороженность и подозрения способно понимание того, что такое содержание мужественного, каково оно, чем отличается от пустой демонстрации внешней атрибутики маскулинности. Но так как нас здесь интересуют, прежде всего, мужские сериалы, то стоит вначале поставить вопрос об их содержании, о содержании мужского там.
Один из самых проницательных исследователей кино второй половины ХХ-го века Маршалл Маклюэн утверждал, что содержанием любого средства и формы сообщения (в нашем случае – сериала) является изменение режима, которое привносится им в нашу жизнь.
Получается, что общим содержанием как для мужского, так и любого другого сериала является сама форма, т.е. ситуация прикованности к теледивану. Стало быть, речь идет не столько о различии мужского с одной стороны, и женского, детского, пенсионерского – с другой. Определяющую и объединяющую для всех этих внешне разнородных случаев роль играет сама ситуация просмотра, форма проведения времени, сам режим присутствия перед экраном, исключенность человека из реальной жизни.
По отношению к форме тв-просмотра все стилистические и содержательные различия, все демонстрации мужественности, предстают персонажами второго, а то и третьего плана. Главным действующим лицом всегда остается диван и тот, кто на нем. Тот, кто убегает в сериал от своего однообразного и одинокого досуга. О нем-то и стоит поговорить, всмотреться в этот типаж более пристально.
Смех сквозь слёзы
Сразу вспоминается персонаж одного из сюжетов телешоу «Наша Раша» – таганрогский житель Сергей Беляков, который любит разговаривать с телевизором. Вот кто-кто, а уж он, этот труженик теледивана, видимо знает толк в настоящем мужском кино. Любые нюни на экране, любые проявления слабостей, женственности, несмелости тут же подвергаются таганрогским телезрителем беспощадной критике с позиции строго мужского вкуса.
Но имеет ли он право на такую критику? Кто он такой?
Для авторов «Нашей Раши», как и для нас, любое его высказывание уже наперед дискредитировано тем, что оно принадлежит диванно-телевизионному адепту. А точнее, социальному импотенту, которому ящик заменил и женщину, и друзей-собеседников, и все остальное. Саму жизнь, одним словом.
Подходящим для описания его жизни может быть лишь слово пассивность со всеми смысловыми оттенками. Этот таганрогский персонаж благодаря своей пассивности куда более не-мужчина в сравнении с пресловутым челябинским гомосексуалистом Дулиным из той же «Нашей Раши». Дулин хоть и гей, но он все же не социальный импотент: он способен в случае чего применить силу, и мы то и дело становимся свидетелями его настойчивых попыток изменить ситуацию.
Беляков же, напротив, хоть и не гей, как Дулин, не «как баба», но он попросту несостоятелен как личность и безнадежен как социотип. Значимость его жизненной позиции тяготеет к полюсу, на котором ведет свое существование одинокая пенсионерка, у которой умерли все родственники, и кроме как с телевизором ей не с кем поговорить. Конечно и пенсионерка, и Беляков разговаривают с телевизором о разном, одна – на пенсионные темы, другой – «чисто по-мужски». Но ценность и жизненная состоятельность такого «мужского» определяется здесь тем же самым, чем и в случае ушедшей на заслуженный отдых старушки.
Таким образом, форма просмотра сериала и есть его содержание. Вот и получается с этими мужскими сериалами какая-то несостыковка. Разрыв между тем, что и кто демонстрируется, и тем – для кого.
Симуляция мужественности
Утверждать, что сериалы, подобные «Ментам», для настоящих мужчин, это сказать примерно то же самое, что «Богатые тоже плачут» – сериал для богатых. Нам-то всем известно, кто представлял собой аудиторию сериала «Богатые тоже плачут» в нищих 90-х. Тогда люди, очарованные импортной картинкой роскошной жизни, вернее безвкусной симуляцией, наивно принимали ее за чистую монету, за эталон подлинности.
Вообще, дефицит в жизни людей какой-то вещи, будь это внешний атрибут благополучия, роскоши или личное качество, как, например, храбрость, часто не оставляет другой возможности приобщиться к нему, как только путем воображаемого слияния с экранным образом, сопереживания ему и потери себя в нем. Но если в любом кино происходит такая потеря, и именно это и отличает успешный фильм от того, который не цепляет, то культивирование этой утраты «я» на постоянной основе в форме ежедневного ритуала-сериала грозит полной самоутратой. Утопая в теледнях, можно в один прекрасный день и не вспомнить, кто ты такой, есть ли у тебя в жизни какой-то иной выбор, помимо выбора канала кнопкой на пульте.
В подобной пассивности единственной связью с реальностью остается зажатый в руке пульт. Не правда ли, напоминает онанизм? И там и здесь – приоритет оказывается на стороне воображаемого, экранного, а не реального. И то, и другое подходят скорее для подростка, нежели для зрелого, сформировавшегося человека.
Тревожит то, что отнюдь не подростки составляют основную аудиторию этих демонстраций мужественности. Казалось бы – вот действительно кто мог бы попасться на удочку и быть очарованным экранными образами. Ведь они, сыновья а-ля Беляковых в своей семье, не встречая примеров для подражания, должны быть готовы с жадностью впитывать любую внешнюю, пусть и экранную, демонстрацию мужественности. Но совершенно не понятно, к чему демонстрация мужественности тому, кто уже давно вышел за пределы школьного возраста?
«Не буду таким, как папа»
Здесь стоит обратить внимание на еще один, весьма примечательный момент. Несмотря на призыв отца разделить страсть к мужскому кино, мы сегодня видим, как сыновья все чаще отвечают отказом. «Мы это не будем смотреть, это не про нас», – говорит подрастающее поколение. Отцы, обидевшись на неразделенные интересы могут ответить: «Девочка растет, а не сын. Не понимает ничего в жизни… Вот вырастет – тогда поймет, что значит быть мужиком, и тоже будет это смотреть». Но в этом «не про нас» опять же важно не упустить, о чем идет речь в первую очередь.
Сыновья в своем неприятии оказываются куда более мужчинами, чем их отцы. Ведь их взорам открывается довольно мрачная картина, и степень ее мрачности определяется совсем не тем, что происходит на экране, она не в чрезмерной жесткости, переходящей в жестокость, за что обычно упрекают подобного рода сериалы. Куда мрачнее и ужаснее то, что перед ними, рядом с ними. Стоит отвернуться от экрана, посмотреть в противоположную сторону, как становится очевиден истинный смысл мужского кино. Подросток видит своего отца-Белякова, развалившегося на диване и не проявляющего никаких признаков настоящего мужчины, что не может не вызвать в еще не зашоренном юном сознании смеси отвращения и чувства обманутости, несдержанности обещаний. Впрочем, в большинстве подобных случаев, отцовские обещания не просто были не сдержаны, они не были даже даны. А ведь речь идет об обещании стать мужчиной.
Сын Белякова думает: лучше уж быть кем угодно, но не таким, как папа. Сила отталкивания создает дистанцию, разделяющую поколения. По одну сторону остается слабое отцовство и вообще несостоятельная мужественность как таковая, по другую – не нашедшие примеров для подражания сыновья, вовремя распознавшие всю фальшь отцовского призыва «будь мужиком». Ведь таким отцам-Беляковым нечего предложить своим сыновьям. И нечего сказать. Они вообще любят больше разговаривать со своим телевизором, чем с живыми людьми.
Качество кино и качество жизни
Можно спросить, где же находятся подлинно мужские кинообразы и настоящее мужское кино? И вообще, как мужественность пересекается с кинематографом, если уж образ мужского персонажа сам по себе не играет главной роли?
Возможный ответ мог бы состоять в обращении к способности отличать хорошее кино от плохого, внутренне содержательные образы от тех, которые представляют лишь жалкую карикатуру, симуляцию без содержания. Так получается, что сегодня лишь немногие представители сильного пола сильны в этом и могут похвастать вкусом и разборчивостью. Как ни печально, даже в большинстве из тех, кто смог избежать ловушки диванных сериалов, где-то глубоко сидит Беляков.
И все же куда более существенным представляется не это, а умение проводить границу между живой жизнью, которой стоит жить, с ее риском, с ее трудностями – с одной стороны, и успокоительной пассивностью перед ящиком – с другой. Поэтому наиважнейшее культурное различие сегодня пролегает не между мужскими (сильными) и женскими (слабыми) кинообразами и темами, а между пассивной позицией телезрителя и активностью человека, который жизнью живет, а не компенсирует ее отсутствие движухой на экране.
Жизнеспособность любой культуры предполагает четкость установленных внутри нее различий. Таких различий не может быть много, но те, что есть, должны быть проведены отчетливо и донесены до сознания каждого. В самом простом варианте это может быть различие между своим и чужим, мужским и женским, грязным и чистым. Сегодня же мы все чаще впадаем в неразличимость главного. Вопрос о кино здесь может стать очень показательным примером. Речь пойдет о сериалах. Точнее – мужских сериалах, определяющей чертой которых является демонстрация мужского.
Этот вид тв-продукта предполагает постулированное различие между зрителем-мужчиной с одной стороны и всеми остальными с другой: подростками, детьми, женщинами, пенсионерами. Различие, конечно демонстративно, но главный вопрос состоит в том, есть ли в таком кино и устанавливаемом им различии что-либо помимо этой демонстративности?
Форма и содержание мужского кино
Сама демонстративность уже настораживает – ведь обычно она востребована там, где внутреннее содержание оказалось пустым и ему требуется компенсация на уровне видимости. И если сегодня показная мужественность востребована и находит отклик у современной мужской аудитории, то возникает невольное подозрение во внутреннем и содержательном несоответствии аудитории собственному определению.
Помочь развеять настороженность и подозрения способно понимание того, что такое содержание мужественного, каково оно, чем отличается от пустой демонстрации внешней атрибутики маскулинности. Но так как нас здесь интересуют, прежде всего, мужские сериалы, то стоит вначале поставить вопрос об их содержании, о содержании мужского там.
Один из самых проницательных исследователей кино второй половины ХХ-го века Маршалл Маклюэн утверждал, что содержанием любого средства и формы сообщения (в нашем случае – сериала) является изменение режима, которое привносится им в нашу жизнь.
Получается, что общим содержанием как для мужского, так и любого другого сериала является сама форма, т.е. ситуация прикованности к теледивану. Стало быть, речь идет не столько о различии мужского с одной стороны, и женского, детского, пенсионерского – с другой. Определяющую и объединяющую для всех этих внешне разнородных случаев роль играет сама ситуация просмотра, форма проведения времени, сам режим присутствия перед экраном, исключенность человека из реальной жизни.
По отношению к форме тв-просмотра все стилистические и содержательные различия, все демонстрации мужественности, предстают персонажами второго, а то и третьего плана. Главным действующим лицом всегда остается диван и тот, кто на нем. Тот, кто убегает в сериал от своего однообразного и одинокого досуга. О нем-то и стоит поговорить, всмотреться в этот типаж более пристально.
Смех сквозь слёзы
Сразу вспоминается персонаж одного из сюжетов телешоу «Наша Раша» – таганрогский житель Сергей Беляков, который любит разговаривать с телевизором. Вот кто-кто, а уж он, этот труженик теледивана, видимо знает толк в настоящем мужском кино. Любые нюни на экране, любые проявления слабостей, женственности, несмелости тут же подвергаются таганрогским телезрителем беспощадной критике с позиции строго мужского вкуса.
Но имеет ли он право на такую критику? Кто он такой?
Для авторов «Нашей Раши», как и для нас, любое его высказывание уже наперед дискредитировано тем, что оно принадлежит диванно-телевизионному адепту. А точнее, социальному импотенту, которому ящик заменил и женщину, и друзей-собеседников, и все остальное. Саму жизнь, одним словом.
Подходящим для описания его жизни может быть лишь слово пассивность со всеми смысловыми оттенками. Этот таганрогский персонаж благодаря своей пассивности куда более не-мужчина в сравнении с пресловутым челябинским гомосексуалистом Дулиным из той же «Нашей Раши». Дулин хоть и гей, но он все же не социальный импотент: он способен в случае чего применить силу, и мы то и дело становимся свидетелями его настойчивых попыток изменить ситуацию.
Беляков же, напротив, хоть и не гей, как Дулин, не «как баба», но он попросту несостоятелен как личность и безнадежен как социотип. Значимость его жизненной позиции тяготеет к полюсу, на котором ведет свое существование одинокая пенсионерка, у которой умерли все родственники, и кроме как с телевизором ей не с кем поговорить. Конечно и пенсионерка, и Беляков разговаривают с телевизором о разном, одна – на пенсионные темы, другой – «чисто по-мужски». Но ценность и жизненная состоятельность такого «мужского» определяется здесь тем же самым, чем и в случае ушедшей на заслуженный отдых старушки.
Таким образом, форма просмотра сериала и есть его содержание. Вот и получается с этими мужскими сериалами какая-то несостыковка. Разрыв между тем, что и кто демонстрируется, и тем – для кого.
Симуляция мужественности
Утверждать, что сериалы, подобные «Ментам», для настоящих мужчин, это сказать примерно то же самое, что «Богатые тоже плачут» – сериал для богатых. Нам-то всем известно, кто представлял собой аудиторию сериала «Богатые тоже плачут» в нищих 90-х. Тогда люди, очарованные импортной картинкой роскошной жизни, вернее безвкусной симуляцией, наивно принимали ее за чистую монету, за эталон подлинности.
Вообще, дефицит в жизни людей какой-то вещи, будь это внешний атрибут благополучия, роскоши или личное качество, как, например, храбрость, часто не оставляет другой возможности приобщиться к нему, как только путем воображаемого слияния с экранным образом, сопереживания ему и потери себя в нем. Но если в любом кино происходит такая потеря, и именно это и отличает успешный фильм от того, который не цепляет, то культивирование этой утраты «я» на постоянной основе в форме ежедневного ритуала-сериала грозит полной самоутратой. Утопая в теледнях, можно в один прекрасный день и не вспомнить, кто ты такой, есть ли у тебя в жизни какой-то иной выбор, помимо выбора канала кнопкой на пульте.
В подобной пассивности единственной связью с реальностью остается зажатый в руке пульт. Не правда ли, напоминает онанизм? И там и здесь – приоритет оказывается на стороне воображаемого, экранного, а не реального. И то, и другое подходят скорее для подростка, нежели для зрелого, сформировавшегося человека.
Тревожит то, что отнюдь не подростки составляют основную аудиторию этих демонстраций мужественности. Казалось бы – вот действительно кто мог бы попасться на удочку и быть очарованным экранными образами. Ведь они, сыновья а-ля Беляковых в своей семье, не встречая примеров для подражания, должны быть готовы с жадностью впитывать любую внешнюю, пусть и экранную, демонстрацию мужественности. Но совершенно не понятно, к чему демонстрация мужественности тому, кто уже давно вышел за пределы школьного возраста?
«Не буду таким, как папа»
Здесь стоит обратить внимание на еще один, весьма примечательный момент. Несмотря на призыв отца разделить страсть к мужскому кино, мы сегодня видим, как сыновья все чаще отвечают отказом. «Мы это не будем смотреть, это не про нас», – говорит подрастающее поколение. Отцы, обидевшись на неразделенные интересы могут ответить: «Девочка растет, а не сын. Не понимает ничего в жизни… Вот вырастет – тогда поймет, что значит быть мужиком, и тоже будет это смотреть». Но в этом «не про нас» опять же важно не упустить, о чем идет речь в первую очередь.
Сыновья в своем неприятии оказываются куда более мужчинами, чем их отцы. Ведь их взорам открывается довольно мрачная картина, и степень ее мрачности определяется совсем не тем, что происходит на экране, она не в чрезмерной жесткости, переходящей в жестокость, за что обычно упрекают подобного рода сериалы. Куда мрачнее и ужаснее то, что перед ними, рядом с ними. Стоит отвернуться от экрана, посмотреть в противоположную сторону, как становится очевиден истинный смысл мужского кино. Подросток видит своего отца-Белякова, развалившегося на диване и не проявляющего никаких признаков настоящего мужчины, что не может не вызвать в еще не зашоренном юном сознании смеси отвращения и чувства обманутости, несдержанности обещаний. Впрочем, в большинстве подобных случаев, отцовские обещания не просто были не сдержаны, они не были даже даны. А ведь речь идет об обещании стать мужчиной.
Сын Белякова думает: лучше уж быть кем угодно, но не таким, как папа. Сила отталкивания создает дистанцию, разделяющую поколения. По одну сторону остается слабое отцовство и вообще несостоятельная мужественность как таковая, по другую – не нашедшие примеров для подражания сыновья, вовремя распознавшие всю фальшь отцовского призыва «будь мужиком». Ведь таким отцам-Беляковым нечего предложить своим сыновьям. И нечего сказать. Они вообще любят больше разговаривать со своим телевизором, чем с живыми людьми.
Качество кино и качество жизни
Можно спросить, где же находятся подлинно мужские кинообразы и настоящее мужское кино? И вообще, как мужественность пересекается с кинематографом, если уж образ мужского персонажа сам по себе не играет главной роли?
Возможный ответ мог бы состоять в обращении к способности отличать хорошее кино от плохого, внутренне содержательные образы от тех, которые представляют лишь жалкую карикатуру, симуляцию без содержания. Так получается, что сегодня лишь немногие представители сильного пола сильны в этом и могут похвастать вкусом и разборчивостью. Как ни печально, даже в большинстве из тех, кто смог избежать ловушки диванных сериалов, где-то глубоко сидит Беляков.
И все же куда более существенным представляется не это, а умение проводить границу между живой жизнью, которой стоит жить, с ее риском, с ее трудностями – с одной стороны, и успокоительной пассивностью перед ящиком – с другой. Поэтому наиважнейшее культурное различие сегодня пролегает не между мужскими (сильными) и женскими (слабыми) кинообразами и темами, а между пассивной позицией телезрителя и активностью человека, который жизнью живет, а не компенсирует ее отсутствие движухой на экране.
